21 марта 1916 года . Платоновский бунт. Запись из "Дневника Его Императорского Величества

Сего дня, 21 марта 1916 года, получил в собственное распоряжение все философские издания, имевшиеся в фондохранилище Московского Румянцевского Музея. Привез книги Николай Александрович Рубакин, давешний из сподвижников Николая Федоровича Федорова, тестя наилюбимейшего секретаря моего Иллариона Ивановича Воронцова. Человек, такого же философского склада ума, как и Николай Федорович, но, как мне показалось статься, значительно менее открытый и предрасположенный к общению. К сожалению, сам Николай Федорович прибыть не смог, но, по словам Николая Александровича, обязательно обещался прибыть через месяц, чтобы оформить возврат книг в Библиотеку музея. Господин Рубакин, определенно, торопился и беседы с ним у меня не вышло. Московский же Императорский Музей прислал лишь библиографический список наличиствующих в его фондах изданий господ Дильтейля, Швейцера, Лассаля, Липпса, Фанона, Ясперса и прочих. Список, определенно, оказался интересным. Необходимо будет уделить несколько дней посещения для визита в Книгохранилищницу уцелевшего во времена Наполеона I здания.
Книги, привезенные господином Рубакиным, были хороши, почти полностью восполнив недостаток изданий в походной библиотеке, захваченной мной из Санкт-Петербурга, и нынче я могу приступить к обоснованному размышлению над темой, которой занял меня при открытии Евгенического отделения при Химическом факультете Санкт-Петербургского Императорского Университета ректор сего славного заведения Алексей Алексеевич Оленин. Тему сия я хотел бы обозначить следующим образом "Скандал как динамическая основа движения общественных сил в период буржуазного технического прогресса и моральной стагнации идеологических институтов". Название, определенно, сырое и, возможно, изменится, но я пока чувствую прилив сил к сему размышлению.
Казалось бы, в 1892 году неподражаемый Вильгельм Дильтейль в своей прекрасной работе "Три периода развития современной эстетики и ее современные задачи" касается сей очевидно только проявляющейся в общественном здравомыслии темы. Во вступлении к работе "Три периода развития современной эстетики и ее современные задачи" он упоминает о том, что предыдущая его работа "К решению вопроса о происхождении веры и ее обоснованности" заставила его задуматься об угнетающей власти разумного общественного благодушия над яростной властью денег. Сия фраза достаточно интересно была рассмотрена у Георга Зиммеля, исписавшего целых тридцать тетрадей в размышлениях над сей непростой мыслью! Но и Зиммель, казалось бы, приблизившийся к осознанию взаимовлияния общественной благопристойности, финансовых отношений и публичных преткновений с трех своих работах, наибольшей из которой я считаю "Философию моды", все же отходит от возможности прогнозирования развития, возможного слома и стирания общественных вкусов и, призрев свою излюбленную роль "изгнанного одиночки", оказывается в обществе глубокоуважаемого мною Карла Теодора Ясперса и многознающего "дологического" Люсьена Леви-Брюля, вздыхающих о сложности прояснения для широкого общественного вкуса всей многоматериальности исторических трансформаций, открывшихся перед нами в эру широкого информационного пространства, но не замечающих самих угроз общественному вкусу и разуму и уж тем более самой исторической науке в открывшейся публичности в не имеющем правил для установления и устроения информационном пространстве. Ведь сколько известно случаев изъятия исторических фактов из летописей городов и местностей за плату! Плату, предлагаемую людьми необразованными, но без сомнения яркими и стремящимися к прославлению собственного стиля жизни. Сколь много таких людей прибывает в мир больших денег в эпоху буржуазного прогресса! Мечтанием иного может стать история не местности, не уездного города, но целых держав! Только ведь недавно, казалось, Американское общество выступило против противоречащего пуританской морали и здоровому общественному вкусу оформлению газет Джорджа Пулитцера и Уильяма Херста, возмутившись образом и идей создания "красного человек